fra_evgeny

Продолжение, начало - Епископ Никодим (Казанцев) - о вятском народе.
Здесь: 1) о богатстве Вятской губернии; 2) о вятчанах на Соловках; 3) о крестных ходах; 4) о старообрядцах; 5) о язычниках и миссионерах.
Отдельного замечания заслуживает рассказ еп.Никодима о вятских старообрядцах - этот рассказ полон обидных слов. Но, во-первых, надо сделать скидку на время: в те дни о староверах писали и еще похлеще; да и сами староверы в пылу полемики не стесняли себя в язвительных эпитетах в адрес оппонентов. Во-вторых, старообрядцы очень любят показать себя гонимыми; и очень не любят, если кто-то приводит примеры, где сами старообрядцы выступают в роли обидчиков. У священника сгорел дом (это был церковный дом). Чтобы отстроиться, надо было получить разрешение архиерея. Священник едет в Вятку, получает дозволение, возвращается и что же видит - на его месте начал строиться крестьянин! Понятно, этот крестьянин - старообрядец. Разрешение занять место он получил в земской полиции (взятка? в полиции кто свой?). Дело дошло до губернатора - и дело решили в пользу старовера! Мирской суд - это одно; но воспользоваться чужим несчастьем, чтобы показать свою силу ("смотрите все, как мы никониан можем за пояс заткнуть!"), - где ж здесь Христос и Евангелие?
----------------
  "Вятский мужик заплатит государственную подать и делается паном. Его никто никуда ни зачем не потребует. Солдатского постоя нет, потому что нет и солдат, земские повинности, по малости городов, ничтожны. Земли у мужика сколько ему угодно. Остальное нужное тоже есть под рукою. Оттого вятский мужик всегда сыт, даже богат. Одни бездельники бедны.
  Сбыт лишнего хлеба, льна, пеньки, кож весьма удобен, даже выгоден. Архангельский порт хотя от Вятки больше тысячи верст, однако, поелику река Луза, впадающая в Двину, подходит к Вятке не дальше 150 верст, и поелику сплав груза в Архангельск при страшном количестве строевого леса выходит по воде, то вотякам вся эта операция оказывается чрезвычайно удобной, дешевой и легкой.
  А и кроме того южную часть губернии обтекает величественная Вятка, а восточную Кама. И сюда сбыт хлеба и прочего очень удобен и выгоден. При том во ста или более верстах есть казенный винный завод, который, конечно, по водке, и сам называется Водкинским, в котором пожирается в один затор 300 кулей муки. Судите об огромности завода и о количестве потребляемого здесь хлеба. Но кроме его есть и частные винные заводы, например, Машковцева тоже огромный завод.
  Вот источники и способы благосостояния вятского мужика.
  Имея столько коммерции с Архангельском, вотяки проложили себе религиозную дорогу в Соловецкий монастырь. Никого не бывает более, сколько вятских в Соловецком, и по их зажиточности приношения их значительны. В Соловецком честят их, как лучших гостей. Этот монастырь с незапамятной старины есть для вятского Иерусалим. Пораженные в совести за какой-либо тяжкий грех; страдальцы безотрадны; старцы, готовящиеся умирать, - плывут в Соловецкий, чтобы встретить милосердие Божие. Это прекрасно.
( Read more... )

 Родоначальниками Подрельской старообрядческой общины Поморского согласия были крестьяне Флор Фоминых, Иван и Гавриил Голомидовы. В старую веру их обратил некто из насельников Данилова скита на реке Выг в Олонецкой губернии (скит основан Данилой Викуловым в 1694 году). Этот неизвестный старообрядческий миссионер в 80-х годах 18-го века посетил Подрельский приход, пожил здесь некоторое время и привлек в свою веру две семьи. Он же уговорил во время рекрутского набора скрыться в Данилов монастырь крестьянина деревни Алексеевской Никифора Ситникова. Пожив на Выге и приняв там сторону старообрядчества, Ситников возвратился в родные края. Боясь вернуться в свою деревню, Ситников поселился на границе Вятской и Вологодской губерний, в глухих лесах северной части Орловского уезда. Здесь в то время на огромном пространстве, на расстоянии 50-70 верст от приходских храмов были рассеяны небольшие деревни и починки. Местные жители не бывали в храме и не видели священника по два-три года, а иногда и дольше. Все это способствовало успеху проповеди Ситникова. Через полвека, в 1850-м году число старообрядцев в этих местах составляло уже около трех тысяч. Никифор же Ситников, получив прощение в побеге от рекрутского набора по Высочайшему манифесту, в 1799 г. вернулся домой, в деревню Алексеевскую. Здесь он с новыми силами начал вести проповедь староверия и не без успеха - ему удалось обратить причетника (пономаря) Подрельской церкви Ивана Никоновича Изергина. Изергин сам побывал на Выге и возвратился оттуда убежденным старообрядцем. Изергин, весьма религиозный и начитанный, повел дело проповеди с новой силой. Им были обращены дочери священника Подрельской церкви о. Иоанна Перминова (который и сам, видимо, сочувствовал староверам), их он посватал за земляков, занимавшихся торговлей, - Дмитрия Лаптева, Емельяна Зонова и Ивана Ситникова; и последние -  вслед за женами - ушли  из официальной церкви. С Выга Изергин привез множество староверческих крестов, икон, нательных крестиков, и открыл торговлю ими. Вместе с тем он ездил в Сибирь, скупал там за бесценок добываемое на приисках золото - прямо из рук каторжников и рабочих, а затем сбывал его на Нижегородской ярмарке с громадным барышом. Незаконная торговля золотом обогатила его и сделала очень авторитетным человеком в родных местах. Изергин, будучи человеком добродетельным, всегда выручал деньгами своих земляков - как старообрядцев, так и православных, чем немало способствовал обращению последних в свою веру. Очень важным приобретением для староверов было обращение волостного писаря Ивана Гвоздева и купца Евфимия Зонова. Чем же в это время занимались священнослужители Подрельской церкви? А они... пьянствовали, блудили и брали от старообрядцев взятки за укрывательство их незаконных (как тогда считалось) действий. 
Священник Григорий Зонов (служил в церкви села Подрелья с 1818 по 1834 год): "в 1824 году был на усмотрении в архиерейском доме; с 26 января 1825 года до октября 1826 года был запрещен в священнослужении и судим: а) за неотправление священнослужения в воскресные и праздничные дни; б) за пьянство и неблагопристойные поступки в церкви и других местах; в) по рапорту благочинного о пьянстве; г) по сообщению Вятской 1-й части частного пристава о взятии его в часть в нетрезвом виде в ночь на 21 января 1826 года. Но по Высочайшему манифесту освобожден от суда и в священнослужении разрешен. С мая месяца 1828 г. паки находился под запрещением по март месяц 1829 г. В 1831 году в июне был на усмотрении в архиерейском доме. 
 Священника Зонова заменил в 1834 году священник Дорофей Стефанов Головин, исключенный из низшего отделения семинарии. 7-го марта 1810 года он был произведен в священника в село Раменье, а оттуда, по запрещении в священнослужении, в село Ржанополомское на причетническое место 18 июля 1828 года; отсюда же, по разрешении в священнослужении, определен в священника в село Подрелье 26 июля 1834 года. В формуляре его значится, что он запрещен в священнослужении: 1) за совершение им 4 марта 1828 года, в воскресный день, божественной литургии в пьяном виде; 2) за исправление в воскресный день, вместо литургии, часов и в домах прихожан молебнов в пьяном виде.
 Священник Петр Спасский (1834-1836 гг.) обвинен был в продаже за деньги раскольникам права отпевать умерших своих единоверцев без церковного чиноположения по-раскольнически и хоронить на раскольническом кладбище и был низведен в причетники.
 Сослуживцем их был диакон Феодот Макаров, в формуляре которого, в графе о судимости, прописаны целых 23 пункта; из них особенно бросаются в глаза следующие: 12 п.) с 27 апреля 1817 года по 12 июля 1819 года состоял под судом о взятии его из чужой нетопленной бани ночью с крестьянской женкою Христиной Казаковой в Чудиновское волостное правление, по коему делу оставлен в подозрении, если не в действии блудном, то в намерении учинить оный с нею, и послан в архиерейский дом на усмотрение в поведении; 15 п.) в 1830 году был запрещен в священнослужении по делу о держании у себя в услужении женщины неодобрительного поведения; 16 п.) в 1831 году по высылке от него стряпки Новиковой разрешен в священнослужении, и предписано иметь за ним особенный надзор; 19 п.) того же 1831 года в августе паки запрещен в священнослужении по делу о принимании к себе в ночное время неодобрительного поведения солдатки Новиковой в небытность дома жены; 20 п.) в том же 1831 году переведен из села Чудинова в село Подрелье на причетническое место с запрещением священнослужения; 22 п.) в 1833 году разрешен в священнослужении. Впоследствии с него был снят сан.
 Пономарь Иоанн Перминов и дьячок Пимен Маракулин были посылаемы в служители духовной семинарии, в сторожа Котельнического Троицкого собора и штрафованы за свои проступки деньгами" (Священник Павел Цвейтов. Описание Подрельского раскола. Вятка, 1908 г. С. 14-15).

 Немало написано о служебной деятельности Салтыкова в вятской ссылке. Тема весьма занятная. Помню - мне рассказывал один наш краевед о том, как он опешил, наткнувшись в архивах на деловую бумагу с подписью Салтыкова. Речь там шла о недоимках, крестьяне всё не платили. Так вот, на бумаге была выведена размашистым почерком резолюция: "Пороть!" И подпись - хорошо читаемая: "М. Салтыков". 
 Упоминал я том, что Салтыкову приходилось быть следователем. Л.Н. Спасская вспоминала, что писатель, к нашему прискорбию, часто горячился на допросах и доходил до грубости с подследственными и даже до рукоприкладства. Читаешь и удивляешься - тот ли это человек? О нем ли речь? Как будто кто-то другой встает перед нами, иное лицо - не молодой человек с прогрессивными взглядами и начинающий писатель-народник.
 У Иванова-Разумника в числе его литературоведческих трудов есть и биография Салтыкова-Щедрина (вышел только первый том - в 1930 году, затем Иванова-Разумника арестовали - по старым народническим делам). Есть в этой биографии писателя и глава, посвященная вятской ссылке, а в ней - интересный раздел, где идет речь о той роли, которую сыграл Салтыков-чиновник в расследовании дела вятских старообрядцев Ситникова и Смагина. Известно, что в правление Николая I на русских старообрядцев обрушилась новая волна гонений. Следуя указаниям высшей власти, чиновники на местах вели усиленный розыск и аресты проповедников старой веры. Не отставала и Вятская губерния. 13 октября 1854 г. Сарапульский городничий Фон-Дрейер докладывал секретным рапортом вятскому губернатору, что рабочий уральских заводов, крепостной Ананий Ситников, бежавший в 1850 г. и неизвестно где пребывавший, задержан им, градоначальником, при обыске в доме мещанина Тимофея Смагина. Ананий Ситников (он же - "лжеинок" Анатолий) оказался, по мнению Фон-Дрейера, весьма важным лицом в расколе, т.к. из допроса и обыска выяснились его обширные связи со староверческими центрами по всей России и даже в Болгарии и Турции. Доклад попадал в самую точку - император Николай видел в расколе проявление религиозного свободомыслия, а в старообрядцах, проживавших за границей, - опасную и бесконтрольную политическую силу, которую якобы могли в своих целях использовать революционеры. Подозревали староверов и в шпионаже в пользу враждебных России держав. Опасения были смехотворными; зато меры преследования раскольников, вылившиеся из этих опасений, оказались весьма жестокими. Большинство старообрядческих скитов в России в правление Николая были разгромлены. Сотни староверов угодили в тюрьмы - и лишь после начала либеральных реформ Александра II они были выпущены на свободу. 
 Секретное дело сарапульских староверов было поручено вести Салтыкову - как чиновнику, "заслуживающему полного доверия" (sic!). Следствие растянулось на целый год. За это время Салтыков исколесил несколько губерний, проехав около семи тысяч верст. Архив дела распух до семи толстенных томов; одних собственноручных рапортов Салтыкова накопилось 350, некоторые из них занимают десятки листов. Короче говоря - это была целая эпопея.
 Салтыков выехал в Сарапул и допросил Анания Ситникова. Тот упомянул ряд лиц, с которыми имел связи. Были прочитаны и письма, найденные при обыске. Всех адресатов и отправителей этих писем, всех упомянутых в них, а также всех оговоренных Ситниковым при допросе следовало разыскать. Машина дознания заработала... Салтыков сделал вид, что уезжает - чтобы усыпить внимание настороженных сарапульских староверов - и тут же вернулся и нагрянул с ночным обыском по трем адресам. Идя далее по следу, Михаил Евграфович поспешил в Глазов, но указанных Ситниковым скитов там не нашел. Оттуда он едет в Чердынский уезд Пермской губернии. И вот здесь его ждет "блестящий успех"! В пяти верстах от деревни Верх-Луньи Салтыков открыл в лесу тайный раскольничий скит, основанный "унтер-офицерской дочерью Натальей Леонтьевой Макеевой", она же - "лжеинокиня" Тарсилла. В скиту проживало несколько старух-отшельниц (!). Правда, саму Тарсиллу взять не удалось. Затем следуют обыски и допросы в Перми - у близких знакомых Торсиллы. Пермского мещанина Малыгина Салтыков на допросе спросил, считает ли тот государя Николая "благочестивейшим" - Малыгин отвечал уклончиво. Салтыков его арестовал и отправил в тюрьму (интересно, а сам Салтыков считал императора "благочестивейшим"?!) С этого времени будущий писатель-демократ начинает арестовывать староверов "направо и налево", одного за другим. Что называется - входит в чиновничий раж. В феврале 1855 г. он докладывает из Сарапула, что отправил в тюрьму двух раскольников: 70-летнего(!) старика Китаева и старуху(!) Новоселову. В дополнительном рапорте он говорит о необходимости ареста допрошенной им ранее мещанки Смагиной: "Отдача мной Смагиной под надзор полиции вместо заключения ее под стражу произошла собственно от неопытности моей в подобного рода делах, а также и по уважению преклонных лет Смагиной, около 70 лет" (sic!). В третьем рапорте он перечисляет всех, кого он посадил в тюрьму: в Сарапуле, Перми, Чердыни, Оханске - всего 16 человек. Салтыков настолько разошелся в арестах, что сам министр внутренних дел Бибиков в письме вятскому губернатору предписывал напомнить Салтыкову, что "вообще он должен действовать с величайшею осторожностью, на точном основании законов". В феврале же, 18 числа, в Петербурге умирает Николай Первый.
 В марте Салтыков едет в Нижний Новгород. Здесь ему на помощь приходит чиновник Мельников - впоследствии знаменитый писатель (Мельников-Печерский). Совместными усилиями они производят обыск и допрос купца Трофима Щедрина, 74-х лет(!) от роду. Обратите внимание на фамилию купца - вот откуда псевдоним Салтыкова. Не совесть ли грызла писателя, напоминая о вине перед глубоким стариком? Поразителен и рассказ автора предисловия к очерку Иванова-Разумника, В. Десницкого: "Мне в начале ХХ в., в моих скитаниях по Руси пришлось слышать на Керженце о двух "святых подвижниках" лесного, скитского старообрядческого благочестия, которых обратил на путь "истины" старой веры ни кто иной, как сам П.И. Мельников. Крестьяне, православные, они возили Мельникова по скитам во время его работы (следователем). И метод действия Мельникова произвел на них такое потрясающее впечатление, что они перешли в раскол, и в лесном отшельничестве, на местах разоренных скитов дошли до святости". Любопытный довод приводит Десницкий в осуждение Мельникова и в оправдание Салтыкова: "Для него (Мельникова) казенное православие было далеко не так безразлично, каким оно было для Салтыкова". Ну и логика - если Мельников, преследуя староверов, действовал не за страх, а за совесть - так он за это достоин презрения. А Салтыкова, который и вовсе в Бога не верил, но давил староверов ради своей карьеры и добиваясь освобождения из ссылки, можно, видите ли, и понять, и оправдать. Это как?!
 Вскоре следствие подошло к концу, и всех арестованных Салтыковым стали сгонять в Вятскую тюрьму - для суда.
 В конце 1855 года, 23 ноября, Михаил Евграфович получил радостное известие о своем помиловании и прекращении ссылки. Интересное совпадение - в тот же день вятский полицмейстер докладывал губернатору, что заключенный вятской тюрьмы Ананий Ситников "волею Божиею помер". Ситников не дождался ни суда, ни свободы, "а его уж Бог простил - помер", как заканчивает Лев Толстой один из своих рассказов о невинно заключенном человеке. 
 Дальше дело двигалось уже без Салтыкова и в декабре 1858 года было передано в Сенат. Но тут наступили либеральные времена, от раскольников отстали, и все арестованные Салтыковым были выпущены на свободу. Более того - им вернули большую часть отобранных у них книг.
 Впоследствии Салтыков описал в "Губернских очерках" обыски и аресты раскольников, производимые чиновниками Щедриным, Сертуковым и Филоверитовым. Нет сомнений, что в создании портретов этих следователей писатель использовал собственный опыт. 
 Еще у Салтыкова есть очерк под названием "Святочный рассказ" - он, без сомнения, также автобиографичен. В рождественскую ночь герой рассказа - чиновник-следователь едет по провинциальному тракту на поиски тайных раскольничьих скитов. Он думает: "Я хлопочу, я выбиваюсь из сил, и, наконец, мое усердие увенчивается полным успехом, и я получаю возможность насладиться плодами моего трудолюбия... в виде трех-четырех баб полуглухих, полуслепых, полубезногих, из которых младшей не менее семидесяти лет!.. Что ж, однакож, из этого, к какому результату ведут эти усилия? К тому ли, чтоб перевернуть вверх дном жизнь десятка полуистлевших старух?.."