fra_evgeny | Entries tagged with а.рылов

"...Поеду сначала по обыкновению в свою Вятку, а там видно будет. Пока там живы родные - мать, отчим, брат с семьей, - я не могу не побывать на родине, не обнять их всех - это такая радость, такое счастье. И река, и пихты душистые, и леса сосновые манят меня, и два приятеля - местные художники Николаи Николаевичи ждут меня.
Николай Николаевич Румянцев (1), бывший капитан парохода, а ныне директор Вятского художественного музея, истопит для меня баню. Выпаримся мы с ним всласть, а потом придет другой Николаевич - Хохряков, и мы выпьем и перед пельменями и во время их. За разговорами время идет незаметно до чая. Выйдешь потом в сад, а там сирень цветет - не надышишься. С Румянцевым я познакомился давно, еще когда учился в училище Штиглица. Возвращаясь в Вятку на пароходе, я постоянно рисовал в альбом. Подошел ко мне молодой помощник капитана, поинтересовался моим рисованием и пригласил в свою каюту над колесом посмотреть его этюдики, приколотые кнопками к стене. Все пейзажи с изображением реки, с бакенами, перекаты, словом то, что более всего интересует судоводителя и что можно рисовать при длинном сидении парохода на мели. Матрос принес самовар, и мы сразу подружились. Его отец и вся родня - капитаны. Румянцев и сам стал капитаном, а затем, женившись, бросил бродячую жизнь и сделался бухгалтером Казенной палаты. Потом съездил в Петербург и выдержал экзамен на звание учителя рисования.

013

Вятский художественный кружок. Слева направо: Николай Румянцев, Сергей Лобовиков, Николай Хохряков, Алексей Исупов. Фото С. Лобовикова. 1910-1912 гг.
( Read more... )

Городской театр в Вятке.

"...Пока мелькают в окнах станции, поля, деревни, мне вспоминается родная Вятка.
Освещение улиц было скудно, редкие фонарные столбы с коптящими керосиновыми лампами мало давали света. Жители обыкновенно ходили с ручными фонарями, но и с ними надо ходить умеючи, а то бегающие длинные черные тени затрудняют путь по дырявым тротуарам со ступеньками.
В Вятке был театр, деревянный бревенчатый, в русском стиле, очень сложной архитектуры с пристройками. Он и до сих пор существует, не сгорел, а между тем освещение было керосиновое. Приезжала какая-нибудь труппа, драматическая или опереточная, раз даже опера была с пианино вместо оркестра.

012-001

Городской театр в Вятке. Снимок нач. 1920-х гг.(?). Фотография публикуется впервые.

К театральному сезону появлялись особенные люди с бритыми лицами, в цилиндрах, в клетчатых модных брюках, с пледами, лихо перекинутыми через плечо, с тростями, украшенными серебряными набалдашниками, - актеры. Актрисы с напудренными лицами, подведенными глазами, одетые по последней моде, вызывали зависть у вятских модниц.
Театр охотно посещался публикой. Из будничной домашней обстановки приятно очутиться в другом мире. Особенный театральный запах кулис, духов, сигар, керосиновых ламп и жареных пирожков всегда волновал настоящего театрала. Настройка оркестровых инструментов перед началом спектакля отрывала от действительности и уносила в другой мир. Дамы надевали в театр драгоценности и лучшие платья, пудрились, прыскались духами и забывали свои домашние дела. Смотря драму, всхлипывали и вытирали глаза платками, мужчины усиленно сморкались и крякали. Когда шел водевиль или оперетка, искренний смех царил в зале. Мужчины многозначительно кивали друг другу при виде примадонны, у которой костюм с разрезом почти до колен. Артистов любили и и принимали гораздо лучше, чем в большом городе. В примадонн и премьеров влюблялись, ходили за ними по пятам, покупали их фотографии и в бенефисы подносили драгоценные подарки. Когда же актеры не приезжали, бывали хорошие любительские спектакли. Были свои таланты, отличные декораторы и бутафоры. На усиленные вызовы обыкновенно режиссер выводил за руку скромного человека в валенках, искусного декоратора, и публика неистово аплодировала ему.
Правда, много было курьезов в театральных постановках: в пьесе "Орленок" комната Наполеона была украшена бюстом Тургенева и картиной Клевера из фойе. На балу у Греминых - венские стулья и гусары в солдатских костюмах. Забавно было изображение волнующегося моря: под зеленым полотном, разостланным на сцене, скрывался взвод солдат, которые, сидя на корточках в шахматном порядке, то сгибались, то поднимались. Часто в прорехи высовывались красные лица, чтобы глотнуть воздуха и снова погрузиться в "пучину".
Приезжали также какие-то люди с лихо надетыми набекрень шляпами. Они ходили на площадь, размеряли землю шагами, на ломаном русском языке распоряжались плотниками, которые ставили столбы, и скоро воздвигалось досчатое здание цирка. Цирк тоже имел успех у публики, в особенности у нас, мальчишек. Немало было из-за этого наставлено синяков и шишек, поломано стульев, разбито бутылок. Брат Саша так увлекся этим искусством, что на всю свою жизнь стал спортсменом и чуть было сам не поступил в цирк. Поехал уже в Рыбинск к директору цирку Никитину, но тот, выслушав его, отечески посоветовал быть дальше от цирковой среды..." (С.19-20).
( Read more... )

В Вятке в то время жил старый художник Чарушин (1), страшный оригинал, никого к себе не пускавший, кроме людей, посвятивших себя искусству. Мы решили перед отъездом побывать у него, посмотреть его работы, показать свои.
Чарушин жил в своем двухэтажном каменном доме, в нижнем этаже, с братом и сестрой, людьми 30-х годов прошлого века (2). Мы захватили свои работы и пошли. В темных сенях дернули за веревочку, зазвонили колокольчики. Послышался шамкающий голос: "Кто, зачем?" Открылась обитая рваным войлоком дверь. По визжащему блоку потянулась веревка с кирпичом. Хозяин очень радушно нас встретил и вежливо пригласил в комнату, к большому круглому столу, на который мы положили свои папки с рисунками. Перед нами стоял невысокого роста старик с давно небритой щетиной на щеках, с седыми висками, зачесанными вперед по прежней моде. Одет он был в старинный камзол из толстого рыжего сукна, прямо на голое тело. Он смотрел на наши рисунки как-то рассеянно, делясь с нами воспоминаниями о профессоре Маркове (3), у которого учился в Академии художеств. Советовал нам рисовать итальянской землей (4), принес кусок черного слоистого камня, показал, как надо его чинить и, вставив в рейсфейдер, рисовать штрихами. Принес папку со своими академическими рисунками и масляными этюдами с натурщиков. Прослезился, когда опять вспомнил своего профессора, увидев его подписи на некоторых этюдах. Рисунки и живопись были тщательно исполнены и анатомически разобраны, как требовалось в Академии того времени. Розовые тела с рыжими тенями; на красноватом фоне - благообразные натурщики.

Д.Я. Чарушин. Автопортрет с палитрой. 1837. Б/к., м. 80 х 57.
Кировский областной художественный музей. (5).
( Read more... )

Неподалеку от "свистуньи" жила моя бабушка Афанасия Ионовна Рукавишникова. Мы с ярмарки всегда заходили к ней повидаться и даже иной раз ночевали у нее. Комната у нее была чистая, большая. Бабушка носила на голове шелковый повойник, а на плечах темную шаль. Она радостно суетилась, встречая нас, угощала кофеем, урюком, шепталой и орехами, которые мы разбивали пестиком на лежанке. Рассказывала нам сказки, при этом не сидела, а все что-нибудь делала, ходила то к шкафу, то к столу. Она любила рассказывать про французов в двенадцатом году: как пленных привезли зимой в Вятку, как мертвых сжигали за городом. Но особенно было интересно слушать рассказ про знаменитую девицу - улана Дурову, с которой она была дружна. Дурова носила мужской уланский мундир с Георгиевским крестом на груди за храбрость.
Вот в этом городе протекала моя детская пора. Когда мне было пять лет, отец заболел психическим расстройством. Мать увезла его для лечения в Казань. Она вспоминала потом эту трудную дорогу на лошадях, четыреста верст в самую распутицу. Дома остались бабушка и нас четверо детей с кормилицей, зырянкой Ненилой. Ненила выкормила меня и брата Александра. Она необыкновенно привязалась к своим питомцам и ко всей семье до самой своей смерти. Прожила у нас лет двенадцать, потом вышла замуж за столяра, на скопленные деньги купила на окраине города дом и хотела было завещать его и все свои сбережения мне, но я, к ее огорчению, отказался.
Восьми лет меня отдали в приготовительный класс гимназии. Сонного Ненила одевала меня, закутывала башлыком, и я с огромным ранцем за плечами тихонько шел по морозу в гимназию. Я был очень рассеян и ленив, учился из рук вон плохо, немало огорчал мать, которая стращала меня тем, что отдаст в учение сапожнику.

Вятка. Мужская гимназия. Открытка нач. ХХ века.

Покойный отец недурно рисовал акварелью; я помню, что он давал нам по четверти листа бумаги и мы тоже рисовали. Уже в гимназии я слыл среди товарищей художником, рисовал карикатуры на учителей и на героев греческой мифологии. Карикатуры эти я размножал, обменивал их товарищам на кусочки акварельных красок.
Однажды я нарисовал карикатуру на толстого классного надзирателя, изобразив его в виде бегемота в форменном фраке со связкой ключей от карцера. С моей легкой руки прозвище "бегемот" осталось за ним на всю жизнь.
Мне также приходилось сиживать в карцере. Однажды перед уроком, после звонка, я вскочил с места, побежал, запнулся и прямо угодил "бегемоту" в живот, за что был посажен в карцер на воскресенье. Хорошенькая дочка директора заглянула со двора в подвальное окно карцера. Увидев там узника, попавшего, как мышонок в мышеловку, сжалилась и приказала сторожу выпустить меня. Этим она покорила мое сердце настолько, что я покраснел и ничего не мог сказать, когда на Рождестве пришлось танцевать с ней на елке у директора. Это была моя первая безмолвная любовь.
( Read more... )

Три раза в году город оживлялся: во время двух ярмарок и большого крестного хода.
Весной, на третьей неделе после пасхи, была свистунья. Так называлась ярмарка детских игрушек, свистулей и прочих произведений известных вятских кустарей. На площади возле городского сада выстраивались ряды парусиновых и досчатых балаганов, ларьков и т.п. В балаганах продавались гипсовые раскрашенные, покрытые лаком фигурки: зайчики, лошадки, коровы, петухи, кукушки и пр. Нарядные фигуры двух императоров: Наполеона III, который сходил за русского царя, и Александра II в красных рейтузах. От всего приятно пахло свежей краской.
Самое интересное - глиняные игрушки и свистули, они пестрели яркими красками и сусальным золотом, продавались просто на солнышке на опрокинутых ящиках. Продавцы и покупатели брали в рот двуглавого коня или свинку с золотыми боками и свистели, зажимая пальцами то одну дырку, то другую.
Я очень любил эти игрушки и накопил порядочную коллекцию всяких зверюшек и куколок, более ста штук. Позднее я подарил ее в этнографический отдел Государственного Русского музея в Ленинграде. К сожалению, эта коллекция погибла там во время знаменитого наводнения в 1924 году.
Кроме куколок, продавались всевозможные свистящие и пищащие инструменты из бересты, жести и глины. Не только на площади, но по всему городу стоял неумолкаемый свист и дудение. На балкон балагана, украшенного флагами, вылезал шут; он кричал хриплым голосом, махал руками и смешил публику. Человек в голубом трико что есть силы бил в большой барабан или выдувал резкие звуки из медного рожка. Из другого балагана слышался визгливый голос Петрушки; он кого-то бил, приговаривая: "Вот тебе, вот тебе". Рядом в палатке продавались пряники в виде конюшков и козликов, пестрые конфеты, рожки, моченая груша и орехи.
Город снова оживал 21 мая во время большого религиозного праздника. К этому дню со всей губернии в Вятку стекались массы богомольцев в лаптях, с котомками за плечами, с посохами. Среди них встречались разные народности Вятского края: вотяки, пермяки, черемисы, зыряне. Между ними сновали мужики с обнаженными головами, в синих азямах, с зелеными ящичками на полотенцах через плечо. Они собирали с богомольцев медные гроши на "провожание" Николая-угодника и всех святых, выкрикивая на ходу заученные слова.
Площадь возле собора заставлена телегами. Шла бойкая торговля гороховыми лепешками, квасом, глиняными свистулями и берестяными бураками.
Из всех церквей к собору собирались хоругви, и вот под колокольный звон всех церквей начиналось шествие с архиереем и губернатором во главе. Шло всё духовенство, певчие в особых парадных костюмах. Цепь солдат и полицейских сдерживала валившую толпу. В облаках пыли мелькали разноцветные бабьи платки, белые котомки и онучи на ногах. Несли "чудотворную" икону Николая-чудотворца. Процессия двигалась по спуску к реке. Яркий солнечный день. Сильный холодноватый северный ветер треплет знамена, колышет золотые ризы. На берегу процессию встречал военный оркестр, играя "Коль славен..."
Широкая полноводная река покрыта синими и рыжими волнами; они, колыхаясь, сбрасывают с себя пенистые гребни, суетятся возле берега, лижут баржи и бока пристаней. На реке качались многочисленные лодки, белели надувшиеся паруса, готовились к отплытию пароходы, нагруженные богомольцами.

Аркадий Рылов. Праздник на воде. 1930-1939 гг.
( Read more... )

Село Истобенское, Вятского уезда, в котором я родился, расположено на берегу реки Вятки. Река в этом месте широка, очень извилиста и богата перекатами, сильно затрудняющими судоходство. Поэтому, вероятно, Истобенское издавна поставляло лоцманов и капитанов всему Северо-Волжскому бассейну.
Если бы я с первых дней не попал в Вятку, а застрял в этом селе, из меня, наверное, тоже вышел бы капитан или лоцман.
Несмотря на то, что в Истобенском я, можно сказать, родился проездом, прожил в нем всего два-три дня, любовь к реке и интерес к судоводительству у меня остались на всю жизнь.
Все детские годы и первую юность я провел в Вятке. Этот городок, по преданию, был основан новогородскими ушкуйниками в первой половине ХV века и назывался Хлыновым от речки Хлыновки, на устье которой он построен. В конце ХVIII века он переименован в Вятку.
Отдаленный от центра и лежащий по Сибирскому тракту, город служил местом ссылки политических "преступников". Сюда был выслан, между прочим, в 40-х годах прошлого столетия знаменитый архитектор Витберг, построивший в Вятке великолепный собор, две ротонды и ворота в классическом стиле в городском саду. Польский художник Андриолли оставил после себя роспись в кафедральном соборе, которая много раз "подновлялась" местными богомазами. Здесь были в ссылке Герцен, Салтыков-Щедрин, Короленко и другие.

Вятка с восточной стороны. Панорамная открытка нач. ХХ века.

Во время моего детства в городе было двадцать пять тысяч жителей, мужская и женская гимназии, земское реальное училище, мужской и женский монастыри и около тридцати церквей. Железной дороги еще не было.
Расположенный на трех крутых горах на берегу реки, с многочисленными колокольнями, куполами, садами, город был очень красив тогда, особенно со стороны реки. Мощеных улиц тогда не было. Тротуары были деревянные, площади и улицы сплошь покрыты топтун-травой. Эта же травка росла между тротуарами и домами и служила мягким ложем для спящих пьяниц и для вытирания ног в ненастную погоду, когда улицы покрывались жидкой шоколадной грязью. На перекрестках пешеходы мучились, балансируя по затопленным грязью переходам, часто оставляли в жидкой жиже галоши.