fra_evgeny | Entries tagged with уржум

Продолжение, начало здесь: Легенда о шашке знатного большевика Николая Сормаха. Привожу отрывок из воспоминаний Н.Г. Сормаха. Он сам без всяких оговорок свидетельствует, что как только в Уржум просочились слухи о восстании, советская власть в городе почти мигом растаяла: "На квартире у Душкина была паника... Местная караульная команда вся разбежалась без единого выстрела, а командир ее Попов перешел сразу же на сторону белых... Словом, от наступающего на город врага защищать его никто не пытался, а все пустились наутек, не истратив ни единого патрона..." Такая вот картина маслом: "Тикай, братцы, белые на подходе!" Впрочем, и белые ли, если восставшие сами были красноармейцами и местными крестьянами? И это - летом 1918 года, всего через полгода после установления советской власти на Вятке! Хорошо же вели себя большевики, если за такой срок успели настроить против себя большинство населения: в Уржуме защищать советскую власть никто не собирался, а видимо, наоборот, - все только и ждали ее падения. Из уржумских большевиков один только Сормах собирался как-нибудь защищаться и при поддержке нескольких бедняцких деревень создал свою Теребиловскую дружину, по сути - красный партизанский отряд. Интересно и замечание Сормаха о методах ведения войны с восставшими красноармейской флотилией: "В это время тов. Бабкин обстреливал Шурму с парохода из трехдюймовки". Обстрел из 76-мм. пушки занятого противником села, где без сомнения присутствует и мирное население, - это круто, хотя подобными вещами занимались в Гражданскую обе противоборствующие стороны.

Теребиловская красногвардейская дружина. 1919(?) год. В первом ряду, в центре - командир дружины Н. Сормах.

Из воспоминаний военного комиссара Теребиловского волисполкома Н.Г. Сормаха о Степановском восстании на территории Уржумского уезда Вятской губернии (июль-август 1918 года).

( Read more... )

"Едет однажды Сормах, едет лесом на своем боевом коне. А шашка его сверкает золотом и алмазами так, что свет кругом от этого аж даже ночью. И вся сила-то у Сормаха от этой шашки была. Только далеко не все об этом знали. И вдруг на него со всех сторон набросилась бандитская нечисть. А он как выхватит из ножен эту шашку, от которой искры сыплются во все стороны, да как размахнется! А она, эта шашка-то, как молния сверкает. И все белые со страху повалились, а многие из них порубленными оказались..." (В.Клюкин, И.Болдырев. Николай Сормах. Киров, 1978. С.73).

Николай Сормах со своим ординарцем. 1918 год.

( Read more... )

Александр Леонтьевич Малченко родился 5 апреля 1870 г. в селе Буйском (Буйский завод) Уржумского уезда Вятской губернии в дворянской семье. Отец его коллежский советник Леонтий Михайлович Малченко служил мировым судьей. Его мать Екатерина Васильевна Малченко (до замужества - Золотова) была попечительницей Буйского земского училища. Александр Малченко учился в Казанском реальном училище, затем в Петербургском технологическом институте. После окончания учебы в 1895 г. поступил на должность инженера-технолога на Невском механическом заводе. Еще во время учебы в институте А.Малченко принимал активное участие в работе марксистского кружка студентов, лидером которого был В.Ульянов (Ленин).
В ночь с 8 на 9 декабря 1895 г. часть кружковцев, в т.ч. Ульянов и Малченко, были арестованы. Через несколько дней после ареста оставшиеся на свободе члены кружка во главе с Ю.Цедербаумом (Мартовым) провели собрание, на котором было оформлено создание "Союза борьбы за освобождение рабочего класса".
В феврале 1897 г. следствие по делу членов кружка было завершено, арестованных выпустили из тюрьмы и разрешили три дня пробыть в Петербурге "для устройства своих дел". Сохранилась знаменитая фотография тех дней. О том, как она была сделана, вспоминал В.Старков: "Выйдя из тюрьмы, мы дружной группой так и пошли по улицам города. Идем взволнованные, возбужденные... и вдруг поравнялись с домом, на котором вывеска - "Фотография". Через три дня нам придется расстаться. Сошлют нас в холодную, далекую Сибирь, разбросают, кого куда, по ее бескрайним студеным просторам. И в эту самую минуту сама собой родилась мысль: сфотографироваться перед разлукой, сохранить на память карточки, как тогда говорили... И вот каждый получил такую фотографию".

На фото: в первом ряду (слева направо): В.В.Старков, Г.М.Кржижановский, В.И.Ленин, Ю.О.Мартов;
во втором ряду: А.Л.Малченко, П.К.Запорожец, А.А.Ванеев.

( Read more... )

Город Слободской, площадь Революции. Слева - краеведческий музей (бывш. Благовещенская церковь), справа - Свято-Екатерининский собор.

Город Уржум, улица Чернышевского. В центре снимка - Свято-Троицкий собор.

Это вторая часть рассказа про выставку к 400-летию преподобного Трифона Вятского в краеведческом музее Вятки (первая часть здесь). Кстати, кто не побывал еще на выставке, но имеет такую возможность - сходите, она работает последние дни.

1. Икона "Явление Пресвятой Богородицы преподобному Трифону Вятскому". Вятка, нач.ХХ века.
( Смотреть далее... )

Оригинал взят у Михалыча в m1khal1ch - Старый Киров.

Киров. Монумент И.В. Сталину. Фото А. Скурихина. Открытка. Москва, "Изогиз". 1955 г.
(Памятник стоял в начале ул. Коммуны (Московской), снесен в 1961 году).
( + много фото... )

Поздравляю уржумчан и яраничей - кого это порадует (раньше бы порадовало) - в ваших городах теперь епископские кафедры.
И вот старый снимок - 1980-х годов - Троицкого собора (таким он тогда был) города Уржума. Будущего кафедрального собора.

Забавный эпизод из жизни политических ссыльных в Вятской губернии.

Унизительны были для ссыльных частые обыски, которые производили грубые и малограмотные полицейские. Дело иногда доходило до курьеза. Однажды вятскому губернатору донесли, что в Уржумском уезде образовался кружок из политических ссыльных с привлечением посторонних лиц.
В 1899 году в связи с нашумевшим дерзким бегством из вятской ссылки Ф.Э. Дзержинского в Уржум был командирован чиновник особых поручений Гагарин с заданием произвести обыски у всех политических ссыльных. У поднадзорного П.П. Брюханова нашли запрещенные женевские сочинения на французском языке, несколько русских сочинений без цензуры, два письма от политических ссыльных (Кудрявцева из Нолинска и Смидович из Орлова) и рукопись статьи "возмутительного содержания". В статье, как объяснял сам Брюханов в своих воспоминаниях, излагалось мнение Маркса и Энгельса о насущных задачах текущего момента в России. Автор письма из Нолинска Кудрявцев упоминал о своем довольно основательном знакомстве с Марксом. "Гагариным, - пишет Брюханов в своих мемуарах, - было сформировано дело о существующем в пределах Вятской губернии обществе, заговоре, поставившем своей целью борьбу с самодержавием".
Членами этого общества оказывались Маркс, Энгельс, Брюханов в Уржуме и Кудрявцев в Нолинске.
Уржумскому исправнику было отдано распоряжение о розыске точного местонахождения Маркса и Энгельса. Брюханову пришлось разъяснять исправнику, что Маркс умер в 1883 году, а Энгельс - в 1895, и, следовательно, они не могут быть членами выдуманного Гагариным противоправительственного общества. Дело об опасном заговоре пришлось закрыть, а Брюханова препроводили в Кайское захолустье.
-------------
Источник: Ю.А. Балыбердин. Общественно-политическая жизнь в Вятско-Камском регионе в начале ХХ века (1900-1914 годы). М., 2005.

Брюханов Петр Павлович (1873-1929) - русский революционер. Родился в Симбирской губернии в семье чиновника-землемера. По окончании в 1891 г. Симбирской гимназии поступил в Казанский университет, откуда перевелся на 3-й курс Военно-Медицинской академии в Петербурге. В ночь на 11 июня 1896 г. обыскан, 22 (27?) июня арестован и привлечен по делу "Союза борьбы за освобождение рабочего класса". По данным обвинения - пытался организовать кружок для пропаганды с М. Бокаушиной, М. Галаховой и др. После годичного предварительного заключения по Высочайшему повелению выслан в на 3 года в Вятскую губернию. Водворен в Уржуме, откуда после обыска и ареста переведен в село Кайгородское Слободского уезда. По отбытии срока ссылки уехал в Женеву, где окончил мед. факультет университета. Принимал участие в работе русской соц.-дем. группы, сблизился с Плехановым. В 1903 г. вернулся в Россию, сдал экзамен на врача при Казанском университете. После Февральской революции вступил в организацию "Единство". Состоял членом Петроградского Совета и членом Невской районной думы. (Воспоминания о ссылке в Вятскую губернию - в журнале "Каторга и ссылка", 1929 г., №6).

По некотором размышлении к воспоминаниям Николая Заболоцкого я решил прибавить примечания, составленные из выдержек из второй главы книги "Телега жизни", автором которой является почти ровесник и друг юности Николая Заболоцкого - Михаил Иванович Касьянов, врач, полковник медицинской службы. Его мемуары в интернете опубликованы, но я привожу отрывки из них для сравнения и дополнения. Правда, так получилось, что примечания по объему превышают текст Заболоцкого. Как видно, симпатии и антипатии уржумских реалистов по отношению к учителям во многом совпадали...

Николай Заболоцкий - воспитанник уржумского
реального училища.

"Круг учителей был пестрый. Общей нашей любовью стал Владислав Павлович Спасский (1), учитель истории, еще молодой тогда человек. В то время когда прочие учителя ходили в форменных сюртуках, он почему-то носил пиджак, правда с теми же лацканами и пуговицами. С принятыми у нас учебниками Иванова он считался мало, основными движущими силами истории считал материальное бытие человечества и по основным вопросам давал свои формулировки, которые заставлял записывать в тетрадь и тербовал от нас хорошего их понимания. Никакие ссылки на учебник не помогали иному лентяю в его ответах, - уделом его была неизменная двойка в дневнике. Это обстоятельство долгое время обескураживало нас, но со временем мы поняли, что Спасский - человек самостоятельной мысли, и это обстоятельство необычайно подняло его авторитет в наших глазах. В жизни он был малоразговорчив, сосредоточен и никогда не был с нами запанибрата. Мы уважали его и гордились тем, что он был нашим классным наставником с первого класса.
Учитель естествоведения (2) был высок, кривоват на один глаз, но преподавал увлекательно, был любитель посмеяться, и перед каникулами часто читал нам Чехова, причем читал так уморительно и так заразительно смеялся сам, что мы всем классом, конечно, дружно вторили ему. Это был хороший, дружелюбно настроенный к нам и прогрессивный человек, как то показало его поведение после революции.
Федор Логинович Логинов (3), учитель рисования, красавец мужчина, кумир уездных дам, пользовался нашей любовью именно потому, что преподавал любезное нашему сердцу рисование, а также потому, что имел порядочный баритон и недурно пел на наших концертах.
( Read more... )

Уржум, ближайший уездный город, был в шестидесяти верстах от нашего села. В Уржуме было реальное училище, отлично оборудованное в новом корпусе, построенном на средства местного земства - одного из передовых земств тогдашней России. В 1913 году, десятилетним мальчиком, я сдавал туда вступительные экзамены. Экзамены шли в огромном зале. Перед стеклянной дверью в этот зал толпились и волновались родители. Когда мать провела меня в это святилище науки, я слышал, как кто-то сказал в толпе: "Ну, этот сдаст. Смотрите, лоб-то какой обширный!" И действительно, сначала всё шло благополучно. Я хорошо отвечал по устным предметам - русскому языку, закону Божьему, арифметике. Но письменная арифметика подвела: в задачке я что-то напутал, долго бился, отчаялся и, каюсь, малодушно всплакнул, сидя на своей парте. К счастью, в мой листочек заглянул подошедший сзади учитель и, усмехнувшись, ткнул пальцем куда следовало. Я увидал ошибку, и задачка решилась. В списке принятых оказалась и моя фамилия.

Уржум. Снимок нач. ХХ века.

Это было великое, несказанное счастье! Мой мир раздвинулся до громадных пределов, ибо крохотный Уржум представлялся моему взору колоссальным городом, полным всяких чудес. Как была прекрасна эта Большая улица с великолепным красного кирпича собором! Как пленительны были звуки рояля, доносившиеся из открытых окон купеческого дома - звуки, еще никогда в жизни не слыханные мною! А городской сад с оркестром, а городовые по углам, а магазины, полные необычайно дорогих и прекрасных вещей! А эти милые гимназисточки в коричневых платьицах с белыми передничками, красавицы, - все как одна! - на которых я боялся поднять глаза, смущаясь и робея перед лицом их нежной прелести! Недаром вот уже три года, как я писал стихи, и, читая поэтов, понабрался у них всякой всячины!

Уржум. Снимок нач. ХХ века.
( Read more... )

С удивлением обнаружил, что в Интернете не найти автобиографического очерка Николая Заболоцкого "Ранние годы". "Историю моего заключения" нашел, а "Ранние годы" - отсутствуют.

"Наши предки происходят из крестьян деревни Красная Гора Уржумского уезда Вятской губернии. Деревня расположена на высоком берегу реки Вятки, рядом с городищем, где, по преданию, было укрепление ушкуйников, пришедших в старые времена из Новгорода или Пскова. Возможно, что и наши предки приходятся сродни этим своевольным колонизаторам Вятского края.
Прадедом моим был некий Яков, крестьянин, а дедом - сын его Агафон, личность, как мне представляется, во многих отношениях незаурядная. Высокого роста, косая сажень в плечах, он до кончины своей был физически необычайно силен, гнул в трубку медные екатерининские пятаки и в то же время отличался большим простодушием и доверчивостью к людям. В николаевские времена он двадцать пять лет прослужил на военной службе, отбился от крестьянства и, выйдя в отставку, записался в уржумские мещане. Работал он где-то в лесничестве лесным объездчиком. Когда в Крымскую войну разнесся слух о бедствиях русской армии, дед мой стал во главе дружины добровольцев и повел ее пешком через всю Россию на выручку Севастополя. Вернули его откуда-то из-под Курска: Севастополь пал, не дождавшись своего нового защитника.
Сам я деда своего не помню, но зато хорошо помню его жену, мою бабку, тихую безропотную старушку, которую дед держал в страхе божием. На фотографиях рядом с дедом она выглядит весьма слабым и смиренным созданием. Не думаю, что жизнь ее с супругом была особенно сладкой. Деда она пережила: Агафон умер еще в крепких летах от апоплексического удара.
Одного из двух своих сыновей, моего отца Алексея Агафоновича, дед умудрился обучить в Казанском сельскохозяйственном училище на казенную стипендию. Отец стал агрономом, человеком умственного труда, - первый в длинном ряду своих предков-земледельцев. По своему воспитанию, нраву и характеру работы он стоял где-то на полпути между крестьянством и тогдашней интеллигенцией. Не столь теоретик, сколь убежденный практик, он около сорока лет проработал с крестьянами, разъезжая по полям своего участка, чуть ли не треть уезда перевел с трехполья на многополье и, уже в советское время, шестидесятилетним стариком, был чествуем как герой труда, о чем и до сих пор в моих бумагах хранится немудрая уездная грамота.
( Read more... )

Выдержки из книги этнографа Василия Константиновича Магницкого "Поверья и обряды (запуки) в Уржумском уезде Вятской губернии" (Вятка, 1883 год).

Только два комментария: 1) автор книги ставит диалектизмы в кавычки ("дира" - дыра, "сарапать" - царапать);
2) автор поясняет, что обряды и поверья, которые им собраны в книге - это по преимуществу обряды и поверья русского населения Уржумского уезда.

Домохозяйство.
"15. Средством истребления клопов и блох служат зубья от борон. С зубьями поступают так: выходят с зубом вслед за уходящим из дому попом (священником) и бросают ему вслед со словами: "Куда поп, туда и клоп!"

Ожившие покойники.
"260. Случится, - оживет покойник по принесении его в церковь, - причт должен "убить" ожившего и схоронить, если же оживший успеет из деревни скрыться, то за упуск его изведется весь причт, по другим - помрет подряд 12 священников. Об этом мне довелось подслушать в Уржуме следующий рассказ: "Причт убивает оживающих покойников ломом, хранящимся для того в церкви, за печкой; конец у лома в крови. Убийство совершается так. Застав покойника ожившим, причт заставляет его помолиться Богу, а когда оживший, перекрестившись, поклонится, -ударяет его спрятанным ломом в загорбок. Зная такую участь, ожившие покойники стараются из церкви скрыться, прежде чем будет обнаружено исчезновение их из гроба. В свою очередь церковные сторожа, чтобы предупредить побег, по входе в церковь первыми раскрывают гроб и капают покойнику в лицо воском от зажженной свечи для убеждения, не ожил ли он. В том случае, когда побег совершится, причт отпевает пустой гроб и провожает его на кладбище, как бы в нем был покойник". Для большей убедительности слушателей рассказчица сообщала им случай с черемисином, бывшим хорошо известным её покойной матери. "Черемисин тот, - продолжала рассказчица, - вылезши из гроба, закрыл его крышкой, а сам в ожидании прихода кого-либо в церковь, для побега встал у двери. Прибежавши домой, он забрался на печку и притаился там. В это время семейные его продолжали готовить для поминок блины. Когда затем блины были поданы на стол, покойник с печи неожиданно попросил: "Дайте и мне блина!" (Хохот слушателей). После этого черемисин прожил еще годов 20".
( Read more... )